28 Apr 2010 Царевна из дупла

К тому же затаившаяся совка и фигурой настолько не похожа на птицу, что однажды на моих глазах слеток большой синицы что-то склюнул у нее из-под ноги и спокойно перепорхнул на верхнюю ветку. Рядом был и его отец, который тоже не обратил на нее внимания, будто и впрямь был перед ним сухой обломок в крапинах и пятнышках лишаев, а не живая птица, да еще совиного рода. Плотно прижав к телу крылья, прищурив до узеньких, как ножевые лезвия, щелочек глаза, неподвижно стоящая столбиком сплюшка неразличима на фоне темной коры.

Даже когда она по ошибке устраивается перед рассветом на березе, и тогда ее разглядеть в пляске солнечных зайчиков на белой бересте довольно трудно. Не видно спрятанного в перо круто загнутого клювика, какая-то нептичья угловатая, двурогая голова, перьями покрыты ноги. Кроме того, у сплюшки нет присущей другим совам манеры наблюдать за кем-нибудь на свету, раскрывая во всю ширь яркие глаза.

Вечером же совка преображается. Стройная, подтянутая днем, она словно превращается в другую птицу, на которой становится чуть ли не вдвое больше пера. Голова делается больше и круглее, пропадают «рожки». Но и в таком облике у маленькой совушки нет ни сычиной угрюмости, ни глуповато-растерянного выражения ушастой совы: очень миловидная птица с вопросительно-добрым взглядом больших, ярких глаз. Французы называют сплюшку маленьким герцогом, а филина – большим. Ни в ее внешности, ни в поведении нет ничего, пусть даже в миниатюре, от пугала, хотя пугать она умеет.

Чтобы выкормить выводок, сплюшкам нужнее добычливое место, нежели гнездовый комфорт. Поэтому занимают они на кустах и деревьях сорочьи постройки любой сохранности, лучше, конечно, с крышей, скворечники, пусть покосившиеся, с трещинами и щелями, норы, выдолбленные сизоворонками в меловых обрывах, дыры в саманных стенах пастушеских мазанок и, конечно, дупла по росту, с мягкой трухой на дне.

Такие дупла служат совкам долго, но зато и претендентов на них больше: еще до прилета сплюшек такое жилье может быть занято скворцами, удодами, воробьями.
Даже при самой безрассудной отваге и самоотверженности маленькая птица, защищая гнездо, не рискнет вступить в единоборство с крупным врагом. Но есть у нее прием, которым удается отпугнуть даже того, кто намного сильнее.

Двумя годами раньше в тех же песках у Северского Донца я наблюдал жизнь другой пары сплюшек, занявшей крепкое, с хорошей крышей сорочье гнездо на старом дереве лоха. Раз в неделю приходилось заглядывать в это гнездо, где лежали пять белых яиц, чтобы не упустить момента появления первого совенка. Уже в сумерках подошли мы к лоху, и я несильно подергал одну из нижних ветвей. Никто из гнезда не вылетел, значит, можно было в него заглянуть. Мой спутник осторожно, чтобы не зацепиться за колючки, полез вверх.

Внезапно, когда его голова уже была на уровне гнезда, из него, бесшумно проскользнув между прутьями, перед самым лицом выскочила сплюшка и повисла на ветке, держась за нее одной ногой. Она не шипела, не щелкала клювом, а молча, развернув оба крыла, огромной темной бабочкой с ярко-желтыми глазами на спине висела на просвечивающем навесе сорочьего гнезда-шара. Вторая ее нога, готовая в любой миг нанести удар остро заточенными когтями, была спрятана под крылом.

С минуту человек и птица были неподвижны, а потом человек медленно-медленно присел и мягко спрыгнул на землю, а птица, сделав широкий вираж, опустилась на соседний тополь, где тотчас раздался голос самца. Едва мы отошли в сторону, как совка быстренько вернулась в гнездо. Видимо, там или уже копошились совята, или вот-вот должен был вылупиться первый. Окажись на месте человека куница, неизвестно, убереглась бы она от совиных когтей.

Потом несколько вечеров подряд я приходил к этому гнезду. Его черный шар и силуэты сплюшек отчетливо были видны на фоне и звездного, и пасмурного неба. Или их обманывала моя неподвижность, или они не различали меня под густым лоховым шатром, но самец, посвистев в тополях, вскоре опускался с добычей на сухой сучок против входа. Наседка тут же выпархивала из гнезда, следовал быстрый, молчаливый «поцелуй», и она пряталась снова.

Самец, отлетев на прежнее место, снова начинал тюкать, перекликаясь с кем-то из соседей. Настроившись на ритм этого тюканья, легко было угадывать момент его прилета с кормом к гнезду: как только пауза удлинялась, значит, добыча была поймана, и через несколько секунд на веточке снова «целовались» совки.

Pages: 1 2 3