Оба внимательно смотрят вниз, полет обоих беззвучен, но для совиного слуха взмахи крыльев луня, наверное, все-таки различимы, ибо на каком-то расстоянии от него она резко меняет направление и бросается на соседа. Лунь никогда не оказывает сопротивления, в драку не ввязывается и, словно понимая предупреждение как намек: хватит, мол, твоим весь день был, улетает.
В мышиные годы луговой лунь редко ловит и носит самке и детям ящериц, птенцов, кузнечиков и лягушек. Но когда становятся редкостью полевки и мыши, он несет к гнезду все, что удается найти за почти восемнадцать часов беспрерывной охоты. Он прекрасно запоминает место, где осталась возможная или верная добыча. Найдя гнездо полевого конька, жаворонка, просянки, лунь никогда не берет из него всех птенцов сразу, хотя мог бы зажать в лапе выводок вместе с гнездом. Он уносит одного, потом — другого, потом третьего, пока не перетаскает всех. И каждый раз летит прямо к гнезду, не тратя ни минуты на повторный поиск.
Удивительна способность луня отыскивать повторно гнездо жаворонка на однообразно-ровном клеверище, на поле пшеницы, где колосок к колоску, на желто-зеленом лугу, где ни кустика, ни прутика заметного. Всюду травинка к травинке, цветок к цветку, а лунь и за полтора километра направляется точно к тому месту, где лежат беспомощные птенцы.
Куропаточьи, фазаньи, перепелиные и коростелиные выводки на месте не сидят, они постоянно на ногах, и лунь, поймав одного поршка, должен потом отыскивать остальных заново, но повторный поиск не приносит удачи, потому что напуганные родители уводят уцелевших куда-нибудь в надежное место.
Основная обязанность семейного самца — кормить семью, и справляется он с этой обязанностью превосходно. Самец кормит свою самку со дня ее прилета. Во время строительства гнезда, насиживания и опеки птенцов он начинает носить добычу через двадцать-тридцать минут после восхода солнца. Самую первую жертву съедает часто сам, потому что бывает так: у наседки еще нет аппетита, а может быть, и свежесть раннего утра предостерегает ее, чтобы не оставляла яйца или птенцов, и она не взлетает на приглашение к завтраку.
Сделав несколько виражей над гнездом, охотник улетает и, опустившись на открытом месте, стоит, положив добычу на землю, полчаса, час, потом снова летит к гнезду, вызывая самку нежным, негромким квохтаньем: «кек-кек-кек-керр». Если она отказывается и от второго приглашения, он улетает и в одиночестве съедает окоченевшего мышонка.
Обычно самец передает добычу самке на лету из лап в лапы. Позвав самку с гнезда, самец, как будто оробев, улетает от нее, но летит как-то нерешительно. Самка сильными взмахами крыльев догоняет его, и обе птицы едва не сталкиваются в воздухе, но, не уронив ни перышка, тут же разлетаются в стороны. Светлая птица облегченно, хоть и не тяжела была ноша, взмывает вверх, темная летит на утоптанную сурчину, на плешину от пастушеского костра или на тропинку, где, не мешкая, съедает приношение.