Апрель нередко кончается такими прекрасными днями, что недавнее ненастье с холодными ветрами и снегопадами кажется бесконечно далеким. Солнце быстро стирает с полевых дорог его мокрые следы, а легкий ветерок неторопливо гонит от горизонта к горизонту пухлые облака хорошей погоды.
По согревшимся обочинам начинают раскрываться первые одуванчики, а кусочек заповедной степи уже давно желтым-желт от ярких блесток горицвета. Их так много, что стать между ними еще можно, а сесть, чтобы не придавить золотой цветок, не так-то просто, поэтому я, посматривая под ноги, иду к старой, обсохшей сурчине, где от нор бывших её владельцев остались лишь неглубокие ямки, и сажусь на тепловатую, чуть подсохшую глину, выброшенную когда-то домовитыми сурками из-под могучего чернозема.
Я пришел сюда не ради первоцветов и не затем, чтобы послушать жаворонков. Я жду луговых луней, которые уже много лет гнездятся на крошечной заповедной территории среди полей и лесных полос Каменной степи. Их сородичи, полевые луни, даже зимовали в этих местах. Болотные прилетели с разливами и уже начали строиться в прошлогодних камышах. Прокуковали первые кукушки, и защебетали у дворов деревенские ласточки, а моих луней все нет. Две желтые бабочки танцуют над низенькой травкой, негромко гудит шмель, устраивая в пустом зимнем гнезде полевки свое собственное, бродят по распаренной земле грачи, но нигде не видно светлоперых птиц с черными концами длинных крыльев.
Ветер понемногу становится сильнее и порывом относит обеих бабочек, а я, забыв о лунях, начинаю бездумно смотреть на облака, плывущие в чистой, без единой пылинки голубой вышине. И вдруг неожиданно уже уставший от обилия снега взгляд ловит около одного облачка что-то похожее на клочок бумаги, кувыркающийся в невидимых вихрях. Чуть поодаль еще один такой же клочок то исчезает, то снова появляется рядом с облаком. Потом, сделав почти правильный круг, он стремительно и почти отвесно несется к земле, превращаясь в красавца луня. В такое же пике входит тот, которого я увидел первым, а за ним появляются еще двое.
Но земля пока никого из них не интересует, и, не долетев до нее метров тридцать, четверка снова уходит в поднебесье, кажется, ни разу не взмахнув крыльями. Следить за лунями, летающими на почти километровой высоте, трудно даже в сильный бинокль, и, чтобы полюбоваться совершенством полета седых аристократов неба, нужно дождаться прилета самок, которым не надо отыскивать своих избранников в бескрайних просторах: все прилетят сюда, на крошечный заповедный участок, место их постоянного гнездования. Лугового луня можно было бы именовать и степным, и полевым, но эти названия отданы двум другим видам «седых» луней.
В исконно степных местах луговые луни встречаются чаще своих собратьев, и если их в гнездовое время не беспокоит человек, селятся в таких местах из года в год небольшими колониями. Одна из таких колоний и существует на заповедной некосимой залежи в Каменной степи уже более тридцати лет. Здесь на площади менее гектара ежегодно выводят птенцов три-четыре пары. А самая плотная колония на такой же площади известна мне в низовьях Северского Донца, где на зарастающей кустарником лесной вырубке гнездятся одиннадцать пар
луговых луней.