Есть птицы, которые нередко принимают в семью на равных правах третью птицу. У сизоворонок это исключено. Рядом жить — пожалуйста, но пустить кого-то в дом для них, видимо, все равно, что открыть дверь врагу. Пожалуй, дупло защищал все-таки самец, потому что после каждого особенно сложного выверта он подлетал к безучастной птице и что-то курлыкал на языке сизоворонок.
Не получив от нее ни одобрения, ни совета, бросался в дупло, как бы проверяя, все ли там на месте, и снова взвивался перед чужаком в лихом броске. Тот, в свою очередь, тоже показывал, что могут делать сизоворонки в воздухе, и в возбуждении заскакивал даже в воробьиное жилье (воробьи сидели в сторонке, не шевелясь и не смея пикнуть).
Возбуждение настолько овладело обеими птицами, что полеты сменились прямыми нападениями. Наконец они схватились клювами и упали на землю почти под самым деревом. Я медленно тронул машину и остановил переднее колесо в метре от драчунов. Схватка не прекратилась. Раскинув крылья, птицы дергались, словно в агонии, но не отпускали друг друга: на низенькой травке билось какое-то странное двухвостое, четырехкрылое существо, переливаясь всеми оттенками синего цвета.
А третья птица по-прежнему не удостаивала обоих ни взглядом. Мимо пролетела, не замедлив полета, еще одна сизоворонка. Один из воробьев юркнул в свое дупло и, видимо, начал приводить что-то там в порядок. Казалось, никого не интересовало, как закончится птичий поединок.
А закончился он так: чужак все же вырвался и взлетел на ветку, видимо, намереваясь продолжить притязания, но хозяин, едва отдышавшись, так погнал его, что тот бежал без оглядки. Осталось на земле несколько голубоватых мелких перышек, но посвежевший ветер вскоре разнес их, не оставив следа от стычки с таким церемонно-торжественным началом и таким заурядным концом.
Охотиться сизоворонки предпочитают в одиночку, кто где. Однако в гнездовую пору перед закатом, а изредка и по утрам слетаются птицы со всей округи в одно место, собираясь как маленькая стая.
Заходящее солнце освещает на ветвях высохшего дерева необыкновенно живописную группу из десятка-полутора птиц таким мягким светом, в котором их голубое оперение словно светится на фоне темнеющего неба. Этот эффект усиливается, когда светило скрывается за горизонтом. Молча и неподвижно сидят птицы, будто ожидая прилета последней, чтобы вместе отправиться на общую ночевку.
Вдруг одна из них как бы в нетерпении срывается с места, но, пролетев несколько метров, словно спохватывается, что негоже так, останавливается и возвращается. Следом точно так же поступает другая, потом — сразу две, и снова взлетает первая. Действия всех настолько схожи, что нет сомнения: птицы охотятся, схватывая в воздухе хрущей, стрекоз, невидимых нашему взгляду издали.
И в других местах летают такие же жуки, но сизоворонки почему-то слетаются на вечернюю охоту в определенное место. И лишь когда густеющие сумерки гасят все цвета, птицы словно черные тени стремительно разлетаются каждая в свою сторону, лихо проносясь между ветвей и стволов. И только самые заядлые в те несколько минут, которые остались до наступления ночи, продолжают охоту у земли, высматривая летающую добычу на фоне гаснущего неба. И где-нибудь на степной дороге вдруг полыхнет голубым огнем в свете автомобильных фар сказочная черноглазая синь-птица и, как мгновенное видение, исчезнет в темноте.
В середине лета, когда на просторах Русской равнины начинает блекнуть зелень полей, превращаясь в желтизну спеющей ржи, ячменя и пшеницы, вылезает из земли один из главных врагов этих злаков, хлебный жук-кузька. Крепко вцепившись шестью крюкастыми лапками в колос (никакому ветру не стряхнуть его), днем и ночью выгрызает он спеющее зерно. И не находится среди птиц хороших охотников на этого вредителя. Лишь сизоворонке не приедается легкая и обильная добыча.