Днем на привокзальной площади тихо не бывает: четыре автобусных остановки, трамваи грохочут, товарные и пассажирские поезда добавляют шума. Гудки, звонки, лязганье, голоса, и даже сытые воробьи на кустах сирени не могут перекричать этот шум. Но тишине все-таки досталось несколько мгновений.

И в эти полторы-две секунды до слуха донеслось негромкое, как тиканье ходиков, но явственное постукивание. Прямо над головой, подцепившись к ветке спиной вниз, стучал маленький черно-белый дятел, выковыривая из-под коры какую-то козявку. Удары острого клювика были настолько четки, быстры и легки, что птица не стряхнула с ветки ни снежинки.

До основания той веточки можно было рукой дотянуться, но дятелок держался до того уверенно и невозмутимо, будто жил у большого вокзала всю жизнь, а не залетел случайно из леса. Не вздрогнул, не встрепенулся от громкого выхлопа автобуса: в лесу еще и не к такой стрельбе привык. Там по утрам мороз рвет стволы с таким треском, что вскакивают иной раз прилегшие отдохнуть олени. Дятел, занятый работой, в ту сторону и головы не повернет.

Ростом он с воробья, а в полете выглядит даже меньше. Такого удобнее называть за его миниатюрность не дятлом, а дятелком или дятликом. У пестрых дятлов перо трех цветов: черный, белый, красный, — но малому красного дано меньше всех.

Самка всегда двуцветная, а у самца на голове крошечная, с копейку, атласно-красная шапочка. Да и голова маленькая, и шея у этого малыша до того тонка, что крупный кусок ему не проглотить. Иной раз вытащит из-под коры замороженную личинку жука, упрет ее одним концом в сучок и прямо-таки вдавливает ее в себя.