Лесники одного из заповедников Дальнего Востока давно собирались посетить дальний участок, и я напросился вместе с ними, ведь по слухам там обитал черный аист, очень редкая, скрытная и осторожная птица.

Силуэт его часто видели над рекой, а вот гнезда найти не удавалось. Путешествие обещало быть интересным. С вечера поднимаемся вверх по реке Гур на 20-30 км, потом через лес перетаскиваем лодку до протоки и на рассвете сплавляемся вниз по ней, назад, к дому.

Путь по реке, где много перекатов, мелей и крутых поворотов — «кривунов», предстоял трудный. Поэтому мотор с дюралевой «Казанки» был переставлен на старый деревянный бат – длинную долбленую нанайскую лодку, более приспособленную для таких рек. Лодка не имела привычного заостренного носа, зато спереди у нее была небольшая приступка, чуть поднятая и загнутая вверх, чтобы тупой нос не зарывался в воду.

Гур протекает среди огромного глухого таежного массива. Река — это практически одна из немногих естественных дорог в летний период, и надо сказать, что эта дорога очень живописна, она то идет среди болот, то прижимается к крутым сопкам, где на почти отвесных склонах желтеют дикие лилии, а на вершинах растут кедры. Часто русло реки петляет, раздваивается, образуя протоки, по берегам которых, словно кости динозавров, белеют принесенные весенним паводком стволы деревьев.

Вечерний лес отдавал свое накопленное за день тепло и вместе с ним свои ароматы. Тут была смолянистая сладость кедра, терпкость багульника, свежесть реки, и над самой водой невидимым покрывалом стлался запах белой сирени.

Совсем стемнело, когда бат тупым носом ткнулся в берег. И как только лодка остановилась и ветреный ветер перестал обдувать нас, мы сразу обнаружили, что воздух вокруг осязаемый, живой: над водой везде неслышно висели стаи мокрецов. В отличие от комаров эти животные почти невидимы из-за крошечных размеров, а кусаются они вдвое сильнее. Они-то и помогли нам довольно быстро протащить волоком через лес огромный бат. Ночь мы скоротали на берегу, обороняясь дымом костра от мокрецов, слушая сов и ожидая рассвета.

В серых утренних сумерках мы уже неслышно скользили вниз по течению. Мотop был уложен в лодку, и лесники бесшумно управлялись шестами. Лишь редкий глухой удар дна лодки о камень на перекате выдавал наше движение. Летал кажущийся огромным в утреннем тумане запоздалый козодой, начинали петь соловьи-красношейки. Два или три раза мы спугивали прямо из воды сохатых, кормившихся на мелководье водяным лютиком. Более чуткие изюбри — дальневосточные олени — слышали приближение нашей лодки и уходили заранее, только их драгоценные панты мелькали в прибрежных зарослях.