В студенческие годы мы с приятелем путешествовали по северу Архангельской области. Целью нашей поездки было одно крупное озеро Онежского полуострова.

Добираться до озера было трудно — сначала километров пятьдесят на попутных лесовозах, а потом двое суток пешком по старой тропе. Надо сказать, что ни я, ни мой приятель раньше здесь не бывали, основным же навигационным прибором у нас был микроскопический компас, вделанный в ремешок часов, а ориентировались на местности мы по карте, на которой весь Онежский полуостров был изображен таким, что свободно закрывался указательным пальцем.

Тропа была хорошо видна, кроме того, вдоль нее проходила когда-то телеграфная линия. Все деревянные столбы давно повалились и сгнили, но телеграфные провода и белые чашечки фарфоровых изоляторов служили хорошими ориентирами.

Час пути, потом отдых 10—15 минут, и так целый день. Сосновые боры с белой хрустящей под ногами кладонией — белым лишайником, елями, увешанными прядями древесных лишайников. После ельников шли болота; мы пересекали множество ручьев, уставали, отдыхали и снова шли вперед.

Очередной наш привал был у небольшой речки, шириной метров десять. Вода в ней была чайного цвета: речка брала свое начало где-то в болотах. Мы решили, что в таком хорошем месте можно задержаться чуть подольше, отдохнуть и перекусить. Через полчаса нехитрое варево и чай были готовы, еще через 15 минут я пошел к речке мыть котелки.

В воде хорошо было видно дно из крупной гальки с висящими над ним стайками небольших хариусов. Внимание мое привлекли несколько ракушек на дне реки. Я позвал приятеля. Дело в том, что в чистых речушках нашего европейского севера, наряду с беззубками и перловицами, водится пресноводная жемчужница. Жемчуг, добытый из раковины этого моллюска, и поныне можно увидеть в музеях на окладах икон и переплетах старинных книг, на традиционной русской одежде.

Вспоминая все, что мы слушали о русском северном жемчуге и о способе его добычи, мы отвернули голенища «болотников» и влезли в речку. С волнением, вероятно родственным тому, которое испытывали золотоискатели на Клондайке, мы собрали около десятка ракушек, которые были на этом перекате. На берегу начали осматривать добычу. В первой раковине — ничего. Во второй — тоже пусто. И так до восьмой, которая хотя и была небольшая, но какая-то корявая, — вероятно, ее скорлупку в детстве придавил камень, и она выросла такой кособокой.

Когда мы ее раскрыли, то из-под сероватой мантии на перламутровую створку выкатилась маленькая, правильной округлой формы голубая жемчужина — как луна на бледном северном вечернем небе.

В это время большая тень пронеслась над нами. Мы подняли головы. Хищная птица — изогнутые, с характерным изломом крылья, светлая окраска. Скопа!

А до озера, по нашим расчетам, еще километров семь. Ну что ж, скопа может делать гнездо довольно далеко от воды, от своих охотничьих участков. К вечеру мы добрались до озера и на берегу его нашли заброшенную деревушку, более крупное, находилось на верши в которой и поселились.

Через несколько дней мы хорошо изучили окрестности. Одна пара, которую мы обнаружили в первый день, жила на речушке, впадающей в озеро; гнездо второй пары, более крупное, находилось на вершине огромной сухой сосны на берегу озера.

Было начало августа, у обеих пар готовились к вылету птенцы. Родители, чтобы прокормить подросших молодых, постоянно охотились — совершали патрулирующие полеты над прозрачными водами озера. Иногда птица, сложив крылья, стремительно летела вниз — на добычу.