Его и голод не выгонит из захваченного дома: будет сидеть безвылазно и визжать и сутки, и двое, пока воробьи не поймут безнадежности своего протеста и улетят восвояси подыскивать новое место и строить спешно другое гнездо. А стриж посидит еще немного повизгивая — и для их острастки, и для самоуспокоения.

Не раз я видел, как стриж бросался на летящих голубей. Но эти нападения походили на обыкновенное озорство: бросится стриж сверху на летящего по своим делам голубя, замечется тот над крышами туда-сюда, как в панике, и увернется от стремительного, но неманевренного броска черного соседа. А тот, пролетев мимо, уже далеко: пугнул и был таков. Зла-то у него на голубя не было.

Но вот нападение на сороку днем было явным сведением личных счетов. Тишину садовой окраины внезапно нарушили раздраженный визг стрижа и такое же недовольное, но с оттенком растерянности стрекотание сороки. Круто снижаясь, почти падая, в один из садов опустилась сорока, которая, не переставая стрекотать, как-то странно скакала под яблонями, стараясь клюнуть сама себя в спину. На ее спине, не сразу различимый на черном пере, сидел, вцепившись в крестец, стриж.

Сидел задом наперед, развернув крылья и беспрестанно визжа, подставляя сороке жесткие перья хвоста. Сильного удара своему седоку сорока не могла нанести и только неловко дергала его за хвост. Стриж взвизгивал, но больнее от этих рывков становилось самой сороке, потому что острые, круто загнутые стрижиные когти еще сильнее впивались в ее тело.

Сорока, может быть, и смогла бы поднять в воздух еще четверть дополнительного полетного веса, но стриж вряд ли оставил бы ее на лету, коль не хотел отпускать на земле. От приближающегося человека сорока вместе с мстительным наездником поскакала к дальнему забору, возле которого громоздилась куча хвороста.

Смекалистая птица почти в отчаянии нырнула в гущу сухих веток и буквально содрала о них стрижа, который через несколько секунд выкарабкался на ворох и без труда взлетел с него. Сорока же, освободившись от злого седока, взлетела на густой вяз и чуть ли не полчаса пряталась в его листве, забыв о собственной семье и не обращая внимания на верещание скворчиной ватаги.

Было похоже, что она переживает не только боль, но и позор обиды, а скворцы как бы злорадствуют по поводу вполне заслуженной взбучки. Может быть, так оно и было?
Те стрижи, которые три летних месяца визгливыми стайками носятся по утрам и вечерам над площадями, улицами и дворами, — это местные гнездящиеся птицы, ежегодно возвращающиеся в свои родные колонии.

Но, кроме них, в течение четырех месяцев в небе над Русской равниной без определенной цели скитается множество холостяцких стай. Нам не известно ни число их, ни их пути, ни откуда они родом. Дом этих стай — небо. Они лишь случайно попадаются на глаза, когда опускаются пониже. В стае может быть и три десятка, и три тысячи птиц. Воздушный океан прокормит и больше. Но вот следить за такими стаями, наблюдать за их поведением можно, лишь став таким же стрижом.

С гнездящимися птицами проще: каждую можно подержать в руках, пометить надежной меткой. Легко узнать, когда прилетают первые и улетают последние: трудновато, но все-таки возможно пересчитать их, проследить, куда и на кого улетают охотиться. Каждый вечер можно наблюдать, как стайки поднимаются ночевать в небо, каждое утро – как птицы возвращаются к гнездам.

Нетрудно найти их постоянные водопои, подсмотреть, как растут и выкармливаются птенцы, как вылетают они в первый полет и с первыми взмахами становятся асами. При внимательном знакомстве становятся понятными интонации и значение разных визгов.

Для меня самыми впечатляющими моментами всей стрижиной жизни вот уже два десятилетия остаются их вечерние подъемы на ночевку. На их характер оказывает влияние и состояние неба — ясное оно или с облаками, и ветер; поэтому и варианты бывают разные. Их, пожалуй, более десяти. Но общая картина одинакова в разных местах и при разной погоде.

Поразительна синхронность этого явления на огромном пространстве, что свидетельствует о тонком восприятии освещения, а стало быть, и продолжительности светового дня. Происходит подъем очень быстро, и поэтому желание полюбоваться, как стая исчезает в лиловом небе, где уже зажигаются звезды, никогда не бывает удовлетворенным.

И немного гнетущее впечатление производит стрижиный отлет. Ведь голоса стрижей приятными не назовешь, и не одному горожанину не дали они доспать на утренней зоре. Но без них сразу становится пустым городское небо. Впереди еще немало жарких летних дней, а их исчезновение воспринимается как предупреждение, что осень не так уж далека.