И действительно вдруг по непонятному сигналу (а может быть, и без него) все, как одна, поднимаются в воздух и, торопливо набрав метров сто высоты, летят беспорядочной, рассеянной стаей, но все в одну сторону. За ними ближние галки увязываются, грачи.
Когда взлетает одна стая, то у обратившего на нее внимание возникает немного самых простых предположений. Можно подумать, что всеобщее смятение вызвано предстоящей переменой погоды, или улететь собрались вороны, или напуганы пролетевшим самолетом. Но надо иметь в виду, что к самолетам современные вороны попривыкли, что, улетая, они не устраивают демонстраций, а погода в это время может быть любой и не изменится ни завтра, ни в последующие дни.
А если бы в эту минуту была возможность окинуть взглядом весь город, то наблюдателю еще крепче пришлось бы призадуматься. Над городом, над его центральными кварталами и пустырями окраин, везде, куда достигает взгляд, почти одновременно взлетают десятки стай, в которых все до единой вороны, оказавшиеся к тому времени во дворах и на улицах! Все! Словно все вороньи племена или кланы поднялись для того, чтобы или отомстить общему врагу, или для того, чтобы свести наконец счеты друг с другом: столько решимости в молчаливом единстве каждой стаи.
Но, пролетев метров триста-четыреста, вороны, словно спохватившись, поворачивают обратно и в каком-то радостном возбуждении парами и в одиночку стремительно бросаются вниз. Издавая негромкое рокочущее, похожее на рычание, карканье, с вывертами и погоней падают они вниз и снова чинно рассаживаются по деревьям, крышам, антеннам. А вскоре начинают заниматься обычными делами, словно позабыв о недавнем всеобщем «переполохе», который не что иное, как самая массовая, но вместе с тем и самая непонятная воронья игра.
Некоторым явно не хватает короткого зимнего дня для всех развлечений. Пожилые, бывалые птицы быстро засыпают с наступлением полной темноты и даже к фейерверку праздничного салюта относятся с безразличием. А среди молодняка обязательно найдется птица, которая и среди спящих будет искать себе компанию. Подбираясь бочком к спящей соседке, потянет ее за крыло или за перья хвоста.
Разбуженная чаще кричит и перелетает на другую ветку, нежели принимает приглашение. Со стороны это выглядит безобидным озорством и совершенно не похоже на те безобразные сцены, которые происходят на воробьиных ночевках. Галок и грачей, сидящих рядом, такие вороны-озорники ночью не трогают, но днем, если настроение хорошее, охотно заигрывают и с птицами, довольно далекими в родственном отношении чайками, например.
Есть у ворон, и еще несколько игр, в которых они участвуют в одиночку, парами и группами, но ни одна из них не заимствована у других птиц, а придумана ими самими. Это ли не свидетельство вороньей незаурядности!
Наблюдения за поведением ворон показали, что среди них немало задир, которые не прочь просто так досадить кому-нибудь из своих же. Эти действия уже не имеют отношения к игре, они не стандартны, и допекать ближнего можно кто во что горазд. Ни с того ни с сего одной птице захотелось посидеть на месте, которое уже занято. Наступать напрямую рискованно: можно самой получить тычка. Тогда озорница, перескочив на ветку, где сидит отдыхающая, начинает потихоньку к ней пятиться, широко развернув хвост.