Наблюдая за вороной в городе, можно узнать о ней довольно много и убедиться, что и она понимает нас неплохо, как раз настолько, насколько это ей необходимо. Всех былей и небылиц о вороне не переслушаешь, но за годы случайных и систематических наблюдений были случаи, в которые я просто-напросто не поверил бы, если бы услышал о них даже от безупречно правдивого человека, но не специалиста-орнитолога.

Ворона смела, но крайне осторожна и недоверчива к человеку. Да и разве мало было с его стороны гонений на эту птицу? Но вместе с тем она может быть крайне бесцеремонна с теми, кто не в состоянии причинить ей вред. Я с удивлением смотрел с другой стороны улицы, как старушка, присев на край занесенного снегом бассейна фонтана, крошила голубям булку, а все кусочки доставались воронам, которые совершенно безбоязненно стояли полукругом почти возле ног сердобольной женщины. Та взмахивала пустой сумкой, но этого жеста пугались только голуби, а вороны — подтянутые, крупные — лишь чуть отступали назад.

Другой, не менее поразительный случай свидетельствует уже не о вороньей наглости, а о завоеванном доверии. Неподалеку от конечной трамвайной остановки, за последними домами неторопливо, но легко шел на лыжах пожилой человек, за которым рысила рослая овчарка. Возле крайнего сада лыжник и собака остановились, и почти тотчас на снег перед ними стали опускаться вороны. Человек что-то вынимал из сумки и сыпал птицам, собака сидела у его ног.

Для того, кто знает ворону, сцена была просто фантастической. Подходить ближе я просто не имел права и смотрел на все это в бинокль. И лишь после того, как ушли человек и собака, разлетелись вороны, я перешел поле и по следам увидел, что вороны все же держали хотя и минимальную, но надежную дистанцию, которую собака, если бы у нее не выдержали нервы, одним прыжком не одолела бы. Второго она сделать бы не успела.

Нигде не бывает такой погони за ястребом или совой, как в городе. Иногда вокруг хищника собирается такой клуб машущих крыльев, что сквозь них не видно его самого. Но каждая из преследовательниц возвращается на свою крышу с таким видом, будто без нее и не отогнали бы врага. Зато если сам ястреб перейдет в нападение, от него удирают самые смелые, начисто позабыв о достоинстве.

Несколько раз удалось увидеть у зимующих ворон особый «погребальный» ритуал. Птицы многих видов приходят в сильное волнение при виде раненого соплеменника, бьющегося в агонии или не могущего взлететь. Но мертвый он для них же словно бы и не существует. Не настораживают ни его неподвижность, ни поза. Воробьи будут спокойно клевать корм рядом с мертвым сородичем. Утки опускаются в воду, не пугаясь убитых, и сами попадают под выстрелы.

Совсем не то отношение к мертвым у вороновых, и у вороны особенно. Она способна узнавать мертвую птицу, даже если на той осталось не более четверти перьев, то есть почти ощипанную. Мертвая ворона вызывает у живых чувство, которое похоже на тревогу, но это не совсем то, потому что за криком «тревоги» не следует бегство. Наоборот, слетаются все ближние птицы, которых охватывает одинаковое, похожее на беспокойство состояние.

Однако через несколько минут оно проходит: успокаиваясь, птицы покидают то место, где лежит мертвая, но крики звучат еще долго, потому что каждая вновь прилетающая ворона каркнет точно так же. На следующий день мертвая птица, даже если не замело снегом или не подобрали стервятники, уже не произведет видимого впечатления на тех, кто накануне «простился» с ней.
С таким явлением приходится сталкиваться каждую зиму.